Скажи, чего ты хочешь
Бывает и так. Приходят на консультацию отец с сыном. Папа готов поддержать любой выбор, он готов на любые затраты, лишь бы ребенок хоть чего-нибудь захотел. А ребенок не хочет ничего хотеть. Он не слышит отцовских слов. Почему же он их не слышит? Потому что отец говорит на одном языке, а у сына язык другой.
Отец — технарь, владелец бизнеса, директор компании. Он постоянно в борьбе, он и изъясняется в категориях борьбы: «Ты должен войти в средний слой общества. Без высшего образования ты сможешь работать только руками, тебя будут окружать люди неинтеллигентные. Ты должен воспитать в себе ответственность, чувство долга. Поезд твоего поколения идет быстро. Люди в этом поезде счастливы, они живут. Они не потеряли время. А ты остался стоять на перроне». Таков взгляд отца, жаждущего вывести сына в люди.
Кто знает, а может, оставшись на перроне, парень хорошенько рассмотрел вокзал и его окрестности — и это легло в копилку опыта? Потом он это передаст в своем творчестве — например, в тексте. Главное же — не спать, а видеть и переживать.
Сын явно гуманитарий, он прекрасно, точно, образно говорит по-русски, умея выразить любую мысль, любое переживание. Он отдает себе отчет в том, что не желает думать о технике и иметь дело с железом. И его поведение говорит об этом совершенно определенно. Бросив технический вуз через три месяца после начала обучения, он играет на гитаре в музыкальной группе.
Отец: «Ну что это такое? Если играешь — играй хорошо! Ты должен репетировать пять часов в день. Или не играй вовсе».
Говорю: «Как вы отнесетесь к тому, что сын ваш никогда не будет начальником?»
Отец: «Пусть, пусть не будет. Лишь бы стал профессионалом».
Прав отец? Прав! Однако он не находит пути к сердцу сына. Он не может донести до сына своей тревоги. Сыну кажется, что отец в его голову забивает гвозди (говорит напористо, сильно, быстро, используя абстрактные понятия: долг, ответственность). И сын «включает глушитель». Не слышит.
Но ведь и отец не слышит сына. Он не замечает, например, что у сына хорошая речь. Этот юноша оказывает отцу мягкое сопротивление. Он ни разу не сказал: пап, мам, я не хочу учиться в этом институте. Он этого не сказал явно. Он это показал — тем, что ушел из института. Поставил родителей перед фактом.
Сыну восемнадцать. Придется идти в армию, но он не боится: «Надо так надо».
Отец в недоумении: «Ну почему он мне не говорит о своих намерениях?»
Я скажу так. Ребенок должен иметь опыт сопротивления родителям, опыт спора с родителями. И хорошо, если родители дают сыновьям и дочерям такую возможность — иметь свое мнение, отличное от их, родительского. И хорошо, если дети не очень боятся его высказать.
Отец: «Да мы же его не убьем, если он выскажет свое мнение!»
Но сын думает по-своему: «Убить не убьете, но вы же так вкладываетесь! Я боюсь вас огорчить, но и сделать по-вашему все равно не могу».
Сын ведет себя расслабленно и не по-взрослому. Пока у него есть такая возможность — продолжать быть во всех смыслах иждивенцем. Тревогой и помощью родители создают мягкую прослойку между реальностью и сыном. Стукнуться об экономическую реальность (она-то и отрезвляет, делает взрослым) сыну никак не удается: он живет с родителями. А родители боятся: столкновение с реальностью может оказаться гибельным для сына. Отец буквально излучает тревогу и оказывает всевозможную помощь.
Как тревога этих родителей работает в душе этого сына? Сын понимает ситуацию так: «Немного назойливо, но зато безопасно. Все равно за меня всё сделают, потому что тревожатся. Но браться за дело все равно надо».
Ну так пусть берется! И родители должны позволить ему сделать свой выбор.
|
